— Кто позволил вам выйти на палубу, сударь? — спросил капитан, смягчая свой голос так, что трудно было разобрать, обычный это вопрос или упрек.
— Никто, капитан, — спокойно ответил пленник. — Но я подумал, что в такой ситуации вы, может быть, не станете слишком строго исполнять приказания, данные вам на мой счет.
— Разве вы забыли, что вам запрещено общаться с экипажем?
— А я не для этого пришел сюда, сударь. Мне просто интересно, не вздумается ли какому-нибудь ядру унести меня с собой.
— Это легко может случиться, сударь, если вы будете стоять на этом месте. Послушайте меня, ступайте-ка лучше в трюм!
— Это совет или приказание, капитан?
— Вы вольны его воспринимать как вам угодно.
— В таком случае благодарю вас, — ответил молодой человек. — Я остаюсь здесь.
В эту минуту снова раздался страшный грохот: корабли были уже на три четверти пушечного выстрела друг от друга, и поэтому весь чугунный ураган пронесся сквозь паруса «Индианки». Два небольших обломка рангоута упали на палубу, послышались стоны и приглушенные крики нескольких человек. Капитан в это время смотрел на своего пленника: ядро пролетело в двух футах над его головой и сделало выемку в бизань-мачте, у которой он стоял, но, несмотря на смертельную опасность, молодой человек остался по-прежнему спокоен, как будто ангел-губитель и не повеял ему в лицо своим крылом. Капитан знал толк в храбрости, и ему достаточно было увидеть один этот поступок, чтобы понять, что за человек перед ним.
— Прекрасно, сударь, — сказал он. — Можете оставаться на палубе, а когда мы пойдем на абордаж и вам наскучит стоять сложа руки, возьмите какую-нибудь саблю или топор и помогайте нам. Теперь извините, больше не могу заниматься вами: у меня много дел. Огонь, господа! — крикнул он, направив рупор в батарейный люк. — Огонь!
— Канониры, огонь! — как эхо, послышалось в ответ.
В то же мгновение «Индианка» сотряслась от киля до верхушек мачт; послышался страшный грохот, облако дыма распростерлось, как парус, по правому борту и поднялось, гонимое ветром. Капитан, стоя на скамье вахтенного, с нетерпением ждал, когда дым рассеется, потому что за ним нельзя было видеть действие первого залпа. Как только взгляд его смог проникнуть сквозь завесу дыма, он заметил, что грот-стеньга обрушилась и завалила корму «Дрейка» снастями, а все паруса грот-мачты изрешечены. Капитан поднял рупор и закричал:
— Славно, ребята! Теперь выходим из ветра, и живо! Пока они убирают паруса, им некогда будет прошить нас бортовым залпом. Дайте огня сколько можете и на этот раз побрейте их подчистую.
Матросы бросились исполнять приказание. Корабль, грациозно повернув корму, начал выполнять маневр и кончил его, как предвидел капитан, без помехи со стороны неприятеля. Потом фрегат снова дрогнул, как вулкан, и, как вулкан, извергнул пламя и дым.
Канониры точно исполнили приказ капитана, и все снаряды попали в цель — в нижние части мачт противника. Ванты, канаты и гардели были расстреляны. Две мачты еще стояли, но везде вокруг них висели и валялись лохмотья парусов. Видно, на корабле случилось и какое-то серьезное повреждение (о нем трудно было судить на таком расстоянии), потому что ответный залп последовал с некоторой задержкой и неприятель взял прицел не вдоль — с носа к корме, а вкось. Впрочем, залп этот был ужасен: он целиком попал в бок фрегата и на палубу, так что поразил и судно и экипаж, но по непостижимому везению все три мачты уцелели. Лишь несколько канатов было порвано, однако это было незначительное повреждение, и оно не мешало кораблю маневрировать. Поль с одного взгляда заметил, что отделался людскими потерями, что уничтожению подверглась человеческая плоть, а не дерево. Охваченный радостной дрожью, он снова поднес рупор ко рту и прокричал:
— Лево руля! Возьмем англичанина с раковины левого борта. На абордаж, рыцари абордажа! Последний залп, чтобы сделать палубу гладкой, как понтон, и потом возьмем его штурмом, как крепость.
При первом движении «Индианки» капитан английского корабля понял ее маневр и попытался проделать то же самое, но в это время на палубе его раздался ужасный треск: грот-мачта, надломленная последним залпом «Индианки», покачалась несколько минут и, как дерево, вырванное с корнем, обрушилась на палубу, завалив ее снастями и парусами. Тут капитан Поль понял, что замедлило залп английского корабля.
— Теперь он ваш, его отдают вам даром, ребята, — закричал он, — надо только взять его! Еще залп с расстояния пистолетного выстрела — и на абордаж!
«Индианка» повиновалась, как хорошо выезженная лошадь, и, не встречая сопротивления, приближалась к неприятелю; у «Дрейка» оставался единственный ресурс — рукопашный бой, потому что он не мог уже маневрировать и пушки были для него бесполезны. Судьба английского корабля полностью зависела теперь от неприятеля, и фрегат, держась в некотором отдалении, мог бы спокойно изрешетить и потопить его, но капитан Поль пренебрег такой легкой победой и, находясь в пятидесяти шагах от противника, послал ему последний залп, потом, еще не видя его результата, кинулся на врага. Реи фрегата спутались с реями английского корабля, и американцы забросили абордажные крюки. В ту же минуту марсы и шкафуты «Индианки» вспыхнули, будто стойки с плошками в дни праздничной иллюминации, и горящие гранаты, как град, посыпались на палубу «Дрейка». За пушечной пальбой последовали ружейные выстрелы, и посреди этой адской трескотни раздавался звучный голос капитана:
— Смелей, ребята, смелей! Прикрепите бушприт к портам его юта! Так! Свяжите их крепко, как повешенного с виселицей! А теперь к передним каронадам! Огонь!